Крестьянская взаимопомощь

Г. А. Никитина

Крестьянская взаимопомощь (рус. - по’мочи, толо’ка)/ веме являлась неотъемлемой частью общинной жизни. Она связывала крестьянские дворы в единый экономический организм, гарантировала нормальное функционирование индивидуальных дворохозяйств. Основу обычая веме составлял совместный неоплачиваемый труд крестьян для аккордного завершения какого-либо дела у отдельных хозяев. Как говорили сами крестьяне, чтобы «труднее схватить всю  работу», быстрее ее закончить.

Неизбежная необходимость обращения к обычаю веме обусловливалась разными причинами. Плохие погодные условия (поздняя, холодная весна, дождливое или, напротив, засушливое лето и др.), сезонный характер большинства видов хозяйственной деятельности, недостаток рабочих рук в семье, какие-либо экстраординарные события (смерть главы семьи, падеж скота и др.) - все это вынуждало общинников обращаться к помощи односельчан.

Все разнообразие форм взаимопомощи можно объединить в три основные группы. Одну из них составляли помочи, проводимые многими (а то и всеми) общинниками последовательно у каждого домохозяина. В срочных сезонных работах  (пахота, сев, сенокос) такая взаимопомощь практиковалась очень редко: каждый двор стремился в самые короткие сроки справиться с полевыми работами, чтобы добиться максимально возможного положительного результата.  Зато широко практиковалась при обмолоте зерна, выполнении некоторых женских работ. К примеру, для молотьбы общинники группировались в небольшие артели из 8–10 человек, по очереди  обмолачивая хлеб друг у друга.

Во вторую группу входили помочи, организуемые по решению сельского схода всей или почти всей общиной в отдельном хозяйстве, оказавшемся в силу разных обстоятельств в тяжелой ситуации. Таким образом помогали, например, погорельцам, сиротам, вдовам с малолетними детьми, солдаткам. Общинники вспахивали и засевали им земельные наделы, помогали убирать урожай, заготовить сено. Подобный вид веме устраивался иногда для вывоза навоза, ремонта или строительства дома, рытья колодца, заготовки дров.

К третьей группе можно отнести помощь, оказываемую односельчанами по просьбе (инициативе) конкретного домохозяина. Такая форма помочи, какой бы многолюдной она ни была, с общиной как таковой не имела прямой связи: общинными они являлись лишь генетически и по своей социально-психологической основе. Веме по просьбе домохозяина обычно начиналось с приглашения - родственников, соседей. Если работа предстояла объемная и срочная, извещали всех односельчан и даже родственников из соседних деревень. Продолжительность работы на веме зависела от объема работы, но, как правило, ее заканчивали в течение одного дня (или даже полудня). Хозяин был любезен и приветлив с помочанами. Он не мог принуждать, указывать, как и сколько кто-либо должен работать. Крестьянская этика исключала также замечания хозяина, если чья-либо работа ему не нравилась.

По описаниям исследователей XIX в., воспоминаниям пожилых информаторов, во время работы звучали песни, шутки, молодежь затевала игры, шалости. Не было четкой границы между трудовой и праздничной частью помочей. Знатоки удмуртского быта Г. Е. Верещагин и С. К. Кузнецов отмечали, что помочане, считая веме праздником с обильным угощением, работали не очень усердно. По их мнению, особенно лениво трудились женщины, с удовольствием предаваясь беседе или  пению. С песнями они возвращались и с работы. После помочей по мытью мотов пряжи/шорт миськон веме женщины во время угощения напевали специальную мелодию без слов - шорт миськон гур.

На строительство дома веме собирали от одного до двух-трех раз: для вывоза бревен из леса, рубки сруба, его поднятия, настилания пола и т. д. Семьям с малым количеством мужских рук обращаться к помощи односельчан приходилось еще     чаще.

При поднятии сруба собиралось до 30 человек, среди которых нередко присутствовали старики и старухи, знавшие древние обычаи, и к советам которых помочане непременно прислушивались. Некоторые хозяева при поднятии матицы/мумыкор подкладывали под нее монетку, другие привязывали к ней завернутый в скатерть каравай хлеба, которым потом угощали помочан. Тем, кто поднимал  матицу, обязательно подносили по рюмке вина, но в принципе помочан угощали спиртным только после окончания работы. Необходимым блюдом при помочах по возведению сруба/корка ӝутон веме был овсяный кисель/кӧртчал. По обычаю, на такие помочи приглашали даже со словами/«Кӧртчал сиыны лыктэ, веме кариськом».

В дружную коллективную работу превращалось битье печи/гур шуккон веме. Одни копали глину, другие (обычно подростки) подвозили ее к дому, третьи забрасывали внутрь дома на предварительно посыпанный песком пол. Женщины сбрызгивали глину водой и затем толкли ее деревянными колотушками/чокмор. Процедура эта совершалась в кругу и сопровождалась песнями, шутками. Периодически переворачивая, сбрызгивая водой, глину доводили до тестообразного состояния и подавали мужчинам на деревянные своды.

Большим разнообразием отличались женские помочи - по трепанью льна,    конопли/сэскон веме, прядению/черсон веме, мытью пряжи, шитью полога/ын вурон веме, генеральному мытью дома/корка миськон веме.

Сэскон веме проводили осенью после просушки снопов льна, конопли. Хозяйка ставила сусло/варсь, пиво/сур, варила конопляное семя в сусле/кенэм пӧзьтэм, готовила разнообразное угощение и устраивала помочи из 4-6 человек.

На супрядки хозяйка обычно приглашала девушек, женщин, пекла для них блины из кислого теста/табани, а те ей пряли шерсть, наматывали на мотовило или сматывали в клубки, вязали чулки, носки, варежки. Подобные супрядки чаще всего устраивали семьи, имеющие дочерей на выданье, которым нужно было готовить приданое, или много детей мужского пола, которым мать без дочерей-помощниц просто не успевала вязать вещи.

Весной, обычно в конце февраля - начале марта, женщины по 6-7 человек устраивали друг у друга веме для мытья мотов пряжи. Предварительно пряжу, пересыпанную золой, два-три дня парили на горячей печи, периодически переворачивая. В назначенный день хозяева запрягали лошадь (сбруя бралась праздничная, с колокольчиками), складывали в сани подготовленные моты, туда же садились помочане и с песнями, шутками отправлялись к реке или пруду. Иногда из одного дома выезжали на нескольких лошадях. Перед началом работы одна из пожилых женщин совершала небольшой обряд жертвоприношения: в прорубь выливала немного самогона и бросала кусок хлеба, шепча про себя молитву. Затем все принимались полоскать пряжу. Работа сопровождалась песнями, шутками, молодежь затевала игры и пляски. Особенно много шуток и смеха звучало, если среди помочанок оказывалась молодушка, вступившая в семейную жизнь незадолго до этого. Молодежь грозилась искупать ее в проруби и предпринимала даже соответствующие действия, молодушка же в ответ «откупалась» обещанием угостить всех самогоном. Тем не менее, ее непременно обрызгивали водой, мочили подол платья, иногда - ноги. Работа периодически прерывалась потчеванием помочан нехитрым угощением, самогоном, прихваченным с собой. Прополоскав мотки, с песнями возвращались домой, развешивали пряжу на шестах. После небольшого отдыха, переодевшись в праздничную одежду, снова собирались у хозяйки, где застолье продолжалось до поздней ночи. Н. Г. Первухин отмечал, что глазовские удмурты после завершения цикла помочей в отдельных хозяйствах устраивали общедеревенское торжество шорт туй (дословно - праздник пряжи), во время которого женщины с прялками в руках, имитируя прядение, ходили из дома в дом, угощаясь.

Веме для шитья льняного полога устраивали семьи, имевшие дочерей на выданье  (или уже сосватанных). По одним сведениям, на веме приглашали 3-4 женщин по родственной линии, по другим - шить полог приходили из той семьи, куда девушка была сосватана. На этом же веме проводили и сговор: договаривались о дне свадьбы, количестве участников свадебного пира с обеих сторон и т. д. Хозяйка и дочь готовили угощение для помочанок и в шитье полога участия не принимали.

Довольно подробное описание обычая ын вурон веме у глазовских удмуртов оставил Н. Г. Первухин. По его словам, любое веме, на котором подруги и родственницы помогали девушке шить приданое, называлось ын вурон, так как изготовление полога было обязательным элементом такого рода помочей, хотя не всегда единственным. С приглашением накануне или даже за несколько дней до события отправлялась сама невеста или ее младшая сестра. Очень важно было получить согласие на участие в веме женщин или девушек, отличающихся своим мастерством в кройке и шитье.

Помочанки собирались в клети/кенос, где их ожидало угощение. Кумышку (самогон) и пиво к этому дню варила сама девушка, здесь она получала первую оценку своему умению варить хмельные напитки, что считалось одним из главных достоинств женщины-удмуртки. После небольшого угощения закройщица начинала кроить сначала полог, а потом рубашки на жениха (без ворота, его кроили позже по размеру одежды избранника). Сшив полог, подруги к передней части полога пришивали небольшие кусочки цветной тесьмы, ситца, платки, иногда бусинки и даже серебряные монеты, сопровождая свои действия добрыми пожеланиями.

Сшитый полог натягивали на колья во дворе, усаживали под него мальчиков (от 3 до 5) и подавали им кашу из ячменной крупы с вяленой говядиной, которую они съедали на здоровье и счастье девушки. И только после этого начинался ужин взрослых, сопровождаемый пением, пожеланиями счастья девушке и ее семье. 

Одним из распространенных видов женских помочей было поочередное весеннее мытье потолков и стен в избах. Женщины обычно группировались по родственному принципу, но в любой деревне находилось 2–3 человека, которых каждая женщина считала за честь пригласить к себе на веме: общественное мнение выделяло их как очень старательных, усердных, достигших особого мастерства в мытье потолков и стен. Хозяйка пекла женщинам табани, вечером топила баню. Работа по мытью избы была сложная, трудоемкая, приходилось тереть стены и потолок речным песком, добиваясь желтизны. За день женщины успевали вымыть один дом.

По полевым данным, организация помочей для удобрения наделов, рубки и вывозки дров из леса практиковалась в удмуртских деревнях довольно редко, к такой форме взаимовыручки прибегали только те хозяйства, в которых не хватало рабочих рук, лошадей или когда хозяйства были вынуждены кооперироваться друг с другом из-за дальности полей, лесов. Редко устраивали веме и на жатву. Любой общинник, закончив жатву на своем наделе, шел помогать односельчанину, не дожидаясь официального приглашения или принятия мирского приговора. Отдельные главы хозяйств, как правило, зажиточные, на жатву нанимали работниц, выплачивая им за день работы по 15-20 коп., они же из соображений выгоды чаще собирали  помочи и при жатве, в чем проявлялось социальное неравенство членов соседской общины. Нередко на веме от маломощных хозяйств присутствовали взрослые дети или родители, в то время как от крупных, состоятельных дворов приходил кто-либо из батраков. Между тем богатые общинники к коллективной помощи односельчан прибегали чаще, так как экономически проведение помочи для них было выгодным: стоимость угощения никогда не превышала стоимость полученной помощи. Как отметил А. Н. Вахрушев, зажиточные крестьяне иногда собирали до 100 человек, и в первую очередь среди помочан присутствовали те, кто находился у них в экономической зависимости. В период уборки урожая, например, 100 человек могли сжать 15-20 га, на угощение же расходовалось в среднем 2-3 ведра самогона, и готовились незатейливые обед и ужин.

Взаимная помощь оказывалась не только трудом, но и предметами, продуктами, деньгами. Общинники (в первую очередь - родственники) помогали маломощным дворохозяйствам погашать недоимки, выручали посевным зерном при его недостаче,  лошадьми для обработки земли.

Помощь слабым хозяйствам, обедневшим дворам нельзя относить  к чистой благотворительности, тут действовал механизм круговой поруки, а также необходимость обеспечения хозяйственных интересов сельского общества. Общине невыгодно было как чрезмерное обогащение, так и обнищание крестьянских хозяйств (первые начинали посягать на общинные угодья, вторые превращались в обузу). Однако было бы неверно отрицать и традиции коллективизма,  взаимовыручки, присущие общинникам. К примеру, погорелец после пожара отправлялся в близлежащие селения, жители которых снабжали его не только хлебом, но и давали одежду, посуду, другие необходимые вещи. Односельчане же, не дожидаясь просьб, все это приносили в дом, где пострадавший временно поселялся, а впоследствии помогали ему строить собственный дом.

Полевой этнографический материал, архивные документы и сведения дореволюционных исследователей свидетельствуют о большом значении родственной взаимопомощи. Во многих общинах даже земельные наделы родственным семьям старались выделять поближе друг к другу, чтобы в случае необходимости оперативно оказывать помощь нуждающемуся родственнику. Значение родственных связей нашло отражение и в устном народном творчестве удмуртов:

Вокруг участия в помочах сложился целый комплекс этических представлений и норм. В принципе любой общинник мог отказать в помощи, но фактически никто не мог себе этого позволить, так как принудительный севооборот, жесткая регламентация полевых работ заставляли считаться с хозяйственным циклом соседей и когда необходимо, прибегать к их помощи или самому оказать таковую кому-либо. Обязательность помочей глубоко осознавалась крестьянами и в нравственном плане, особенно если веме устраивала община для оказания помощи оказавшейся в тяжелой ситуации семье. Не следует забывать также о том, что если помочи организовывал богатый односельчанин, крестьяне, заинтересованные в его поддержке, не могли отказаться от приглашения уже в силу некоторой экономической зависимости.

Осознание необходимости взаимной выручки, помощи друг другу, преимущества коллективной работы, добрососедских отношений нашло широкое отражение  в устном творчестве народа. «Без соседей жить нельзя/Иськавынтэк улыны уг лу», «К соседям во всякое время можно обратиться/Иськавын-бӧляк доры котьку мыныны луоз» «У одной головы один ум, у двух - два, а ум соседей-родственников - всем умам ум/Одӥг йырлэн одӥг визьмыз, кык йырлэн - кык визьмыз, иськавын-бӧляклэн визьмыз - вань визьлы визь», «Не посоветовавшись с соседями, не нужно начинать дела/Бускелен кенештэк ужез кутсконо ӧвӧл», «Помогай другим и тебе помогут/Юрттӥськы, тыныд но юрттозы», - говорили в народе.

Помочи играли существенную хозяйственную и нравственную роль как одна из форм коллективных работ, где вырабатывались, закреплялись и передавались в межпоколенной трансляции производственные приемы и навыки, происходил обмен эмпирическими знаниями и наблюдениями. Общественное мнение на помочах выделяло лиц, наиболее успешно овладевших тем или иным приемом, осуждало и высмеивало неловкость, небрежность или неприемлемые новшества. Молодежь не раз слышала, как об искусных работниках, мастерах отзывались - зарни ки (букв.: золотые руки), а о лодырях, болтунах, неумелых и нерадивых высказывались метко и однозначно - киыз мажес (руки, словно грабли). О них же сочинялись насмешливые афоризмы: язык острый, да руки тупые/кылыз лэчыт, киыз мырк; делал лодку, да даже весла не получились/Быдэс пипуэз пыж лэсьтыса, полыс но поттымтэ.

На помочах высоко ценилась роль стариков как носителей социально значимых навыков, знаний, приобретенных опытом, исполнителей индивидуальных неформальных ролей.

Таким образом, веме был формой помощи трудом, оказываемой по просьбе или извещению кого-либо из членов соседской общины. Ее оказывали всем нуждавшимся в ней и входившим в общину. Это была помощь, в которой мог нуждаться как   богатый, так и бедный, форма взаимопомощи, которая представляла собой одновременно и привилегию, и обязанность. Система отношений взаимной помощи и выручки имела место во всех сферах человеческой деятельности, этот термин обозначал и такие связи, которые никакого отношения к экономике не имели, являлись неэкономическими.

В пореформенный период с развитием капиталистических отношений крестьянская взаимопомощь приобрела социальную направленность, чаще использовалась зажиточной частью общины, нежели рядовой массой крестьян-общинников.