|
Сӥзьыл пӧртмаськон – осеннее ряженье (удмурты-калмезы Сюмсинского, Селтинского, Кизнерского
и части Якшур-Бодьинского, Глазовского и Балезинского районов), временная приуроченность размыта, современные варианты чаще
всего связаны с датами христианского календаря (Покров/Пукро/Пукрол, Казанская, Михайлов день).
В обряде пӧртмаськон западного ареала совр. Удмуртии, проводимом в ноябре («на Казанскую») основными
участниками была молодежь. Присутствовали и пожилые. Самое активное участие в празднике принимали юноши и молодые мужчины.
Некоторые из них были урыс шуккисьёс – (букв.: «те, кто ударяет плетьми»). Это были своеобразные
стражи обряда: они следили за всеми, кто принимал участие в празднике, не разрешали уходить до срока; тех, кто хотел уйти,
довольно ощутимо били плетками. Такая же участь постигала и тех, кто не пел. Накануне праздника девушки изготавливали специальные
шляпы из соломы, украшали их гусиными или петушиными перьями, лоскутками материи, разноцветной бумагой. Шляпы делали не все
участники обряда, а одну на группу из трех-четырех человек. Таких групп было до пяти-шести, в зависимости от количества молодежи
в деревне. Но при обходе дворов деление на группы не имело значения, в обходной процессии участвовали все. Праздник длился
только один вечер: обряд начинался на исходе дня и продолжался до утра, пока не были обойдены все дома. Шляпы после обхода
дворов передавали парням-«надсмотрщикам», которые хранили их до следующего сезона. Хозяева каждого дома готовились
к встрече процессии: накрывали на стол, ставили кумышку. По традиции обход начинался с конца деревни. Посещение
каждого дома состояло из нескольких этапов, каждому из которых соответствовала своя песня. Песни пелись перед домом, где участники
обряда объявляли о своем прибытии и просили разрешения войти в дом, называя хозяина «сватом», а просьбу об угощении
вином высказывали иносказанием о «крови шестигодовалого бычка»:
Идем, идём, наш сват,
Шестигодовалого бычка черную кровь выпускаем,
наш сват.
Балка ваша под половицами
Дубовая или сосновая, наш сват?
Не сердитесь, наш сват,
Что зашли без приглашения…
Обязательными мотивами песен этого этапа были упоминания о прибытии издалека, по большой реке (Каме, Кильмези), уподобление
девушек и парней перелетным птицам (гусям и журавлям):
Прилетающие весной журавли,
Улетающие осенью гуси.
Ой-ёй-ёй, молодые парни,
Как же красивы девушки.
При входе в дом так же иносказательно объявляли об открытии дверей «богатой лавки» «свата Митрия»,
где продаются «дорогие товары-перепечи».
В доме во время застолья исполнялись песни в основном эротического содержания, образы которых были иносказательны,
а порой и неприкрыто демонстративны. Особенно ярко последняя особенность проявлялась в плясовых песнях, сопровождавших веселье
после застолья.
Уходя, участники обряда пели о желании посетить другой дом, благодарили хозяев, прощались с ними до следующего
года.
Особенностью песен данного обряда является их «брачная» символика и неприкрытое эротическое начало, что напрямую
соответствует функции ритуального действа. Исполнение песен фривольного содержания было своеобразной проверкой на понимание
иносказания и восприятие демонстративной лексики о взаимоотношениях полов, снятием табу на вербальные ограничения в обыденной
жизни. Обращение же к свадебной символике было вообще закономерно для добрачных игр молодежи, к которым можно
отнести и данный локальный вариант осеннего ряженья. Кроме того, типологические соответствия свадебных и календарных обрядов
обнаруживаются еще и в связи с тем, что все обряды конструируются как «переходные».
К типу осеннего ряженья со всеми деталями подобия свадебного ритуала относится локальный обряд сӥзьылэз келян
но толэз пыртон (проводы осени и встреча зимы), который описан в XIX в. и до сих пор зафиксировано лишь в этнографической
литературе. Обряд проводили на второй день после Сӥзьыл юон (Осенний праздник). Девушки и парни собирались
в каком-нибудь доме, наряжали «молодую пару»: молодуху (выль кышно) и жениха (эш-тол букв.:
«друг-зима»). Изображающая молодуху девушка надевала белую одежду и женский головной убор (айшон),
«друг-зима» надевал вывороченную белую шубу, берестяную маску с прикрепленной к ней белой бородой. «Зимнюю
пару» сопровождали седой бородатый старик-осень в темной одежде, две девушки в солдатских мундирах и с саблями в руках.
Остальные участницы держали в руках или подвешивали на запястье колокольчики, чтобы они звенели при похлопывании в ладоши
в такт музыкальному инструменту. Обязательным было присутствие «распорядителя» нерге утись). Начиная с
конца деревни, «свадебная» процессия обходила дома, в каждом исполняла песню с устойчивым зачином «Шулай-булай,
осень провожаем, зиму встречаем, сорокагодовалого твоего бычка забиваем». «Жениха с молодухой» усаживали
за стол, девушки плясали. Хозяева встречали «поезжан» с бочонком вина, который отдавали старику-осени.
Он угощал вином всех присутствующих.
На юго-западе Удмуртии (Кизнерский р-н) осеннее ряженье было приурочено к Покрову (14 октября). На второй после праздника
день парни, молодые мужчины и девушки ходили ряжеными по домам, исполняя песни с эротическим содержанием. Основными деталями
ряженья были вывернутые шубы, тулупы, шапки. Как и в других ситуациях с переодеванием, обязательным было переодевание-травести.
Для изменения облика вымазывали лица сажей. В отличие от других локальных традиций, в данном ареале атрибутами
ряженых были различные овощи: репа, морковь, свекла, картофель.
Локальные варианты осеннего ряженья, независимо от названия, дают возможность выявить основных действующих лиц, выстроить
общую схему обряда: главными участниками является молодежь; присутствует распорядитель празднества; знаком-символом
обряда является полное или частичное переодевание/ряженье; обход дворов участниками обряда или проведение праздника
в одном доме, но при зрителях; увеселительные мероприятия (песни, пляска, сценки с участием ряженых), символика которых некогда
была связана с мифологическим сознанием.
|
