Ошмес - родник
Т. Владыкина
|
Ошмес/родник, ключ - одна из ипостасей воды/реки. Постоянный компонент среды обитания: самой распространенной
моделью микрогидронимов на карте Удмуртии является двусоставная, состоящая из атрибута и детерминанта, где в качестве последнего
часто выступает ошмес.
Почти все родники были объектом почитания, поклонения удмуртов. В исторических преданиях ярко выделяется мотив выбора места
для родового святилища или поселения, главным условием которого выступает обязательное наличие родника, его поиски и обнаружение.
На место нахождения родника указывает священное животное, в преданиях это всегда бык белой или черной масти.
Обязательное наличие родника в местах родовых молений подтверждается и фактами ритуальной практики. Так, известен обряд
слободских удмуртов (Кировская область) Инмала/Иммала ветлон, когда представители различных родов идут к священному
месту, «обозначенному» березой и родником. Дерево, источник, номинация ритуала (ин - небо, ма/му
- земля, ла - суффиксальный показатель местного падежа), сам процесс (паломничество продолжается несколько дней,
по дороге остаются следы ритуальных кострищ) указывают на то, что люди считают подобное действие «хождением на небесную
землю». Береза и родник как бы маркируют центр Вселенной, место объединения неба и земли, которое в определенные временные
отрезки (паломничество совершается в инвожо-дыр - дни летнего солнцестояния, «летние святки»; букв.: «время
небесного перекрестка») дает возможность соприкосновению и пересечению пространств. Недаром в традиционном мировоззрении
удмуртов береза считается деревом Кылдысина/Кылчина (Бога-Творца), в предании о его перевоплощениях он предстает
перед людьми в образе белки именно на ее вершине. В шаманской практике сибирских народов это дерево считается лестницей на
небо. Недвусмысленна и роль вытекающего из-под корней березы родника/воды - источника всего живого.
Одним из широко известных на территории проживания удмуртов в современном Малопургинском районе было моление Кезьыт
ошмес («Холодный ключ»), куда собирались жители 12 родственных деревень. Очевидно, что свое название оно получило
от родника, локализованного на месте проведения моления. Возведенный в ранг священного, он распространил свое наименование
и на сам ритуал. Экспедиционные материалы конца 80-х – начала 90-х гг. XX века еще содержат упоминания об этом некогда
грандиозном священнодействе. Очевидцы вспоминают, что участников моления было так много, что ритуальный хоровод
образовывал два огромных – один внутри другого – круга.
|
Статус родников, их «святость» подчеркиваются запретами на осквернение: «В нашем роднике стирать нельзя:
град будет». Болезненные напасти (чирьи, короста на теле человека) объясняются нарушением предписаний - табу. Особого
внимания родники, согласно поверьям, требуют в «опасное» время. В полдень нельзя было черпать воду закопченными
котелками, шуметь у воды. У северных удмуртов зафиксирован обычай не ходить за водой до четырех часов пополудни, прикрывать
родник белой скатертью в период «злого» солнца, опасного «переходного» времени (инвожо –
дни летнего солнцестояния). В случае утоления жажды из незнакомого/«чужого» родника предписывалось отдариться, предварительно
бросив в него листок или травинку со словами: «Монэ эн куты/сиы, тае кут/си» (Меня не хватай/не ешь,это
схвати/ешь». Данное правило было связано с представлениями о духах/ божествах источника, способных «схватить»
- наслать болезнь, немощь. Осторожность особенно нужно было соблюдать в лесу, где воздействие враждебных человеку сил считалось
более явным и сильным. Яркой иллюстрацией подобных воззрений является, очевидно, и название Лек ошмес - Злой/Сильный
родник, обозначающее место древнего святилища и требующее особой регламентации поведения не только во время моления,
но и в практике повседневного «общения».
Отголосками обычая задабривания духа воды являются, по-видимому, образы, сохранившиеся в песенных текстах: Сильный поток
родника, /Кораллы бросив, остановили. /Едущих нам навстречу [гостей], /Одно слово сказав, остановили; Бегут-струятся мои слезы.
/Белым платком их остановила. /Бежит-струится холодный родник. /Белым жемчугом его я остановила.
Cимволические образы (кораллы, жемчуг) можно считать древним вариантом более поздних серебряных монет, которые жертвуются
«святым» источникам наряду с другими подношениями (ср. широко распространенный в мире современный обычай бросать
монеты в воду (море, фонтан) как заклинание/знак желаемого возвращения на это место в будущем).
Образ быка был одним из предшественников антропоморфного образа духа/ божества воды (вумумы - вода-мать, вумурт
- вода-человек, вукузё - вода-хозяин, вупери - вода-злой дух). На ассоциации понятий вода - бык созданы
образы и в удмуртских загадках: «Бык живой, шкура натянута. - Лед на реке»; «Бык идет, шкура, натянувшись,
остается. - Замерзшая река»; Под залавком быки идут. - Вода подо льдом».
Народная этимология связывает родник с образом быка еще и по созвучию: ошмес соответствует орфоэпии слов, обозначающих
быка/ош и корову, самку/мес.
|
В заговорных формулах родник воспринимается в качестве одного из устойчивых образов мироустройства, не подверженного разрушению,
своеобразного гаранта стабильности. Обращение к болезни или колдуну обычно всегда содержит невыполнимое условие «уничтожить
белый родник», который находится «у корней зеленой ели на перекрестке Волги-моря» («Волгалэн-моралэн
вожаз вож кыз вань. Со кызлэн выжыяз тӧдьы ошмес вань; куке со тӧдьы ошмесэз быдтӥд, сокы та адямиез ведна»),
«слить воедино семьдесят и семь и еще семнадцать родников» («Сизьымдон но сизьым - дас сизьым пӧртэм
ошмесэз огазе карны быгатӥд ке…»), как бы не давая им возможности проявить силу, но предоставляя
таким образом шанс психологической устойчивости, возможности больному противостоять недугу.
Образ родника оказался чрезвычайно привлекательным и для профессиональной культуры. Символы традиционного мировоззрения
находят воплощение прежде всего в удмуртской литературе. В одном из первых широко известных произведений - балладе М. Можгина
«Беглой» («Беглый»), опубликованной в 1909 г., главный герой сетует на свою горькую судьбу у холодного
ключа («Посреди густого темного леса, /У холодного ключа/Стоит молодой парень - беглый, /Поет-причитает, плачет.»).
В данном контексте оценочный эпитет родника «холодный» усугубляет одиночество героя, его горькую долю-судьбу. На
фольклорном материале, при широком использовании традиционных сюжетов и символов создана трагедия И. Гаврилова «Кезьыт
ошмес» («Холодный ключ»). В современной удмуртской литературе образ родника – один из самых распространенных
и излюбленных. Он ярко представлен в творчестве Ф. Васильева, Н. Байтерякова, В. Владыкина и др. К образу родника часто обращаются
и художники Удмуртии (П. Ёлкин, П. Семёнов, М. Гарипов, В. Костылев и др.), причем делают это в очень широком диапазоне: от
непосредственного изображения родника до философски обобщенных образов - ассоциаций. Архитектор К. Галиханов привлек внимание
к своему творчеству своеобразной концепцией организации пространства через архитектуру малых форм. Пример реализации этой
концепции – оригинальная и выразительная композиция, сочетающая архаику и модерн, которая называется «Удмуртские
родники».
Литература:
- Шутова Н. И. Дохристианские культовые памятники в удмуртской религиозной
традиции: Опыт комплексного исследования.
Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 2001. С. 4–67.
|
|
|